Ассоциация АнтЭра
Институт клинической медицины
и социальной работы им. М.П. Кончаловского

"Однофамильцы ещё хуже родственников" (Дон Аминадо)

Не так часто можно встретить однокоренные слова столь далёкие по значению и функциям, но так часто уличаемыми в ложном родстве как «психология» и «психоанализ». Хотя «психоанализ» – если исходить из истории создания термина – гораздо ближе к химии, чем к психологии, но чуткие до созвучий носители языка, вполне естественным образом, приписывают им родство, а то и просто считают синонимами.

Словосочетание «психолог-психоаналитик» звучит сегодня так же привычно как «гуси-лебеди», хотя даже далёкому от орнитологии человеку понятно, что гуси и лебеди принадлежат к разным родам птиц. Коль скоро гусь аналитику не товарищ, есть необходимость присмотреться и прислушаться к различиям этих двух профессий более внимательно и увидеть специфику каждой из них.

Даже если «психология» и «психоанализ» – однокоренные слова, то это ещё не говорит о сходстве их предмета. Во всяком случае, оно не больше, чем между «синологией» и «апельсином». Примерно такое же сходство между психологией и психоанализом: некоторые психологи читали Фройда и использовали некоторые из его мыслей, в целом не разделяя его точку зрения. На этом сходство заканчивается.

Многие дискуссии с профессиональными психологами, в которых мне доводилось участвовать, почти сразу выявляли кардинальные различия между дисциплинами, тем самым, снимая всякий предмет для спора. «Все мы изучаем человека с разных позиций, – говорит коллега-психолог, определяя общее предметное поле, – нашим общим объектом исследования является человек». Но с этим никак нельзя согласиться. Уже этот предварительный тезис обнаруживает пропасть между психологическим и аналитическим подходом: «Психоанализ НЕ изучает человека, – должен констатировать я, – Человек – НЕ является нашим объектом. Он является нашим субъектом».

Человек – субъект. А значит, к нему не применяется уже имеющееся накопленное знание, ранее известные и проверенные методы, апробированные тестовые, экспериментальные и проективные методики. Сам способ работы и получаемое в её процессе знание исходят из самого клинического материала. Достаточно обратиться к пяти основным случаям Фройда, чтобы убедиться в том, что никакой программы или алгоритма ведения аналитического сеанса классик нам не оставил: Доре он говорит то, чего никогда не сказал бы Панкееву. Задавая при этом ту систему различий, ту полярность, на которую и поныне ориентируется взаимодействие между аналитиком и пациентом. Аналитический кадр, в котором задействована субъективность обеих сторон, поэтому вопрос «а что, собственно, делает психоаналитик?» не сводится к хрестоматийным ответам, а всякий раз актуализирует желание, которое неразрывно связано с ответственностью и этической позиций аналитика.

Спецификой психоанализа, указывающей на его особое из науки вон выходящее место, является спаянность клиники и этики: духовная реальность каждого человек самобытна настолько, что её нельзя оценивать по стандартизированной усреднённой шкале. Использование классификаций и типизаций («архетипов», «паттернов», «диагнозов», «типов личности» и т.п., на которых строится психология) не оправдано, с нашей точки зрения, не только технически и клинически (поскольку ещё больше отдаляет нас от понимания уникального способа бытия субъекта), но и этически не допустимо.

Если психология исходит из того, что каждый человек является носителем тех или иным врождённых или благоприобретённых личностных черт, которые можно выявить путём наблюдения и нехитрых тестовых методик, то психоанализ не считает возможным объективировать душу человека путём вписывания её в рамки той или иной схемы и описывать ей через призму некой теории, а равно и оценивать в категориях норы и отклонения, развитого и отсталого, самодостаточного и нуждающегося в поддержке.

Понятно, что с типами работать гораздо проще, чем с людьми, поэтому психоанализ вообще не пользуется обобщениями, а предпочитает работать с каждый человеком индивидуально, поскольку мы вообще не ставим перед собой задачи приобретения и накопления научного знания. В отличие от науки, каковой, несомненно, является психология, психоанализ не стремится к полноте знания и смысла, а работает с его становлением. Фройд говорил своим ученикам, что «мы не должны понимать пациента слишком быстро» и предостерегал нас от того, чтобы смотреть на субъекта через трафарет готовой концепции, предвосхищающей все его вопросы.

Психоанализ – не система знания. Для того, чтобы стать психоаналитиком не достаточно познакомиться с трудами классиков и прослушать лекционный курс (к счастью ни один университет мира не выдаёт дипломы психоаналитиков), психоанализ вообще не сводится только к ряду тезисов и системе формул, а потому передача аналитического опыта вряд ли возможна посредством лекций, семинаров и тренингов. Чтобы стать психоаналитиком, как полагал Фройд, необходимо пройти собственный курс анализа и совершить внутренний выбор, приняв на себя ответственность прикосновения к душе другого человека. Передача аналитического опыта осложнена тем, что, во-первых, это знание предельно субъективно – не подлежит ни экспериментальной проверке, ни верификации, ни фальсификации (существование бессознательного нельзя ни доказать, ни опровергнуть) – и всегда касается одного конкретного человека, во-вторых, всегда коренится в клинической работе, это знание, которое находит сам анализант.

Иными словами, нет никакой теории психоанализа, которая предваряла бы практику, и которую необходимо освоить на берегу, прежде чем пускаться в ответственное предприятие собственного психического анализа. Равно и в клинике, Фройд нашёл, что знание причин неврозов вовсе не избавляет от самих неврозов, если только это знание не стало результатом поисков самого субъекта. Поэтому для психоаналитика человек является не объектом воздействия и применения тех или иных методик и техник, а активным участником процесса, производящим свой собственный симптом, интерпретации этого симптома и торящим путь своего собственного анализа. Эта мысль побудила Жака Лакана заменить понятие «пациент» (т.е. «претерпевающий») на «анализант», что значит «анализирующий», тем самым указав на одну из локальных задач психоанализа: открыть в пациенте анализанта, в каждом человеке увидеть автора своего бытия. Поэтому необходимо активизировать позицию субъекта внутри того бессознательного мира, в который он вписан, задать вопрос об ответственности за тот симптом, который субъект производит.

Тезис о том, что «работает анализант, а аналитик лишь следует за ним» имеет и этические предпосылки, поскольку каждый вопрос требует совместного поиска и частного решения, которое не готово заранее и не вытекает из некого алгоритма, а окажет эффект только в одном конкретном случае, и никому другому уже не пригодится.

Основой нашего знания является встреча с другим, во всей его инаковости, а исходным пунктом психоанализа, впрочем, и науки тоже, если верить Аристотелю, является изумление перед бытием. Если психология даёт ответы на ряд важных и распространённых вопросов, ответы проверенные, универсальные и общезначимые, то психоанализ эти вопросы ставит, и ставит их в субъективной перспективе.

В кабинете аналитик создаёт ту ситуацию здесь и сейчас, тот аналитический акт, который обратил бы анализнта к его роли внутри психического мира, актуализировал бы его сценарий желания по отношению к другому, уникальный акт встречи с другим. Иными словами, психоанализ подвигает человека к поиску частного ответа и самобытного пути, не ограничиваясь всеобщими советами, не обобщая и не стандартизируя сингулярные способы присутствия человека в мире. Поэтому мы никому не даём советов. И делаем это вовсе не оттого, что за всю столетнюю историю психоанализ так и не сумел сформулировать тысяч и один практический совет на все случаи жизни, а потому что каждая задача требует частного решения, в котором должен участвовать сам человек.

Никто не сможет решить проблемы человека за него, поэтому психоанализ требует не только желания и терпения со стороны субъекта, но и обоюдной ответственности за принятые решения. Психоанализ никого не лечит. Ещё один тезис, которым часто пытаются прозондировать общее поле между психологией и психоанализом состоит в том, что «обе дисциплины помогают в решении душевных проблем и помогают человеку адаптироваться к внешней реальности, поэтому их предметное поле во многом пересекается». Но и этот тезис не выдерживает критики, поскольку, с одной стороны, все религии, начиная с анимизма и магии, стремятся воздействовать на душу человека, оказать ему поддержку и способствовать в решении внутренних вопросов.

Даже если кто-то из любопытства и может сравнить христианскую исповедь с аналитическим сеансом, то никому и в голову не придёт проводить параллели между священника с психоаналитиком, между церковью и кушеткой. Хотя бы потому, что психоаналитик не отпускает грехов и не оказывает поддержки в той крестной ноше, которую избрал для себя человек. С другой стороны, психоанализ не ставит перед собой цели выкроить душу человека по готовому социальному шаблону или, на манер педагогики, адаптировать человека к среде, найдя компромисс между внутренними желаниями и предлагаемыми обстоятельствами или, как это делает эго-психология, интегрировать человека с его внутренними конфликтами, сделать его более адаптивным, гибким и успешным. Скорее, напротив, психоанализ может продемонстрировать воображаемый характер как социального заказа, предъявляемого человеку, так и самого образа собственного я.

Фройд снимает тривиальное психологическое противоречие между личностью и обществом, когда в 1921 году он говорит, что человек всегда представляет собой отношение к другому, а личность возникает как эффект тех или иных социальных связей, поэтому их нельзя рассматривать изолировано. «Субъект представляет собой совокупность воздействий, оказанных на него речью» – продолжает Лакан. Человек всегда существует внутри речи, речи другого, то есть в мире бессознательного, субъектом которого каждый из нас и является, поэтому духовный мир всегда задан той социальностью, тем местом в поле другого, которое каждый из нас занимает. Поскольку и личный и социальный запрос, в равной мере, являются воображаемыми конструкциями, то и в клинике психоанализ не центрируется вокруг них, а задаётся вопросом об основаниях того или иного симптома, личного или общественного. Иными словами, аналитик не лечит симптом и не избавляет человека ото всех его страданий, травм и проблем, но позволяет увидеть их причину.

Критики психоанализа часто ссылаются на то, что за всю свою практику Фройд не вылечил ни одного пациента. И это действительно так. Но этот вряд ли покажется камнем в огород классика, если принимать во внимание, что Фройд и не стремился никого «вылечить». В 1894 году он перестал заниматься медициной, а с появлением психоанализа вообще отказывается от таких понятий как «болезнь» и «здоровье»; в его понимании любая душевная организация имеет право на своё место и требует уважительного и бережного отношения. Иными словами, он не считал себя в праве измерять душу универсализированной рулеткой и проводить карандашиком границы нормы и патологии, поэтому и свою практику он строил не вокруг постановки диагноза и его излечения, а вокруг понимания неповторимости духовного мира человека и судьбы его влечений. Фройд отказывается от противопоставления нормы и патологии не только по этическим соображениям, но также предвидя определённые клинические тупики такого тривиального различения. С одной стороны, тезис «нормально то, что разделяется большинством» – сам по себе является спорным, даже без ссылок на всем известные исторические периоды «коллективного заблуждения».

С другой стороны, понятие нормы, как некой усреднённой характеристики большинства, вряд ли годится в качестве серьёзного клинического инструмента, когда речь идёт о взаимодействии с сингулярной формой человеческого существа, цель которого вовсе не состоит в том, чтобы вписать его в некий горизонт признания, успеха, счастья или целостности. Психоанализ не стремится сделать человека счастливым или избавить его от проблем, но помогает субъекту признать свой собственный частный способ бытия в мире, представляющий собой историю утрат и восполнений, разрывов и торений новых путей, обретений и потери смысла. Субъект – это то, что сказывается. Поскольку человек является существом символическим, встроенным в систему языка, который задаёт структуру его желания, телесности и чувственности, то и основным рабочим материалом в психоанализе является речь.

Разные виды психологии работают с телом, чувственными образами и эмоциями, мотивациями и паттернами поведения, целостным восприятием мира и т.п., тогда как психоанализ, напротив, фокусируется не на том или ином объекте или органе тела, а на существе человека в его конкретном присутствии, на представлениях, связанных с телом, чувственным отношениям к миру, к другому и собственному образу, то есть на бессознательном.

Бессознательное является, пожалуй, самым популярным, а потому наименее прояснённым, понятием Фройда. Действительно, раз бессознательное не имеет материального носителя и не является телесным органом, то и объективировать его через систему проекций и тестов и описать посредством научных дефиниций весьма затруднительно. Нельзя опредметить то, что не имеет материального носителя. Поэтому всякая позитивистская попытка оканчивается редукцией бессознательного либо к одному из его эффектов, либо просто к некой иррациональной абстракции. Например, философский словарь сводит бессознательное к простой «совокупности психический процессов, операций и состояний не представленных в сознании», то есть бессознательное понимается буквально: то, что не осознано. С другой стороны, традиционно бессознательное, начиная с Гёте и немецких романтиков, понимается как слепая стихия хтонических сил, хаос первобытных сексуальных и агрессивных импульсов, некое мистическое и иррациональное начало в человеке, являющееся источником его жизненной и творческой энергии.

Понимание бессознательного в современной психологии мало чем отличается от этого поэтического образа и сводится к определению бессознательного как низшей формы психической деятельности человека. Таким образом, бессознательное толкуется в своём ординарном значении, не приобретая специфического смысла, которым наделил его Фройд, а является источником интуиции, творческого вдохновения, или отождествляется с неосознанными паттернами поведения и стереотипами, некой скрытой глубинной иррациональной силы, а то и вовсе врождённой системы коллективных архетипов. По этой причине, понятие «бессознательное» находится на окраине психологическим исследований и отдаётся на откуп мистиках и графологам, но не вызывает серьёзного научного интереса. Что вполне естественно. Тогда как в психоанализе, который, как полагал его основатель, работает лишь с логикой, а не чувствами и интуициями, не может быть и речи о врождённом характере бессознательного или его коллективном модусе.

Бессознательное вовсе не предуготовано человек в качестве системы всеобщих представлений, на чём настаивал Юнг, а нуждается в словесном представительстве; бессознательное постоянно создаётся, постоянно заявляет о себе всё новыми и новыми устами. Иными словами, всё, что мы говорим так или иначе относится к бессознательному, «бессознательное всегда налицо» – настаивает Лакан, – однако, почти всегда сказанное не находит своего адресата, а то и вовсе остаётся не услышанным. Поэтому одним из главных навыков аналитика, которому приходится учиться долгое время является умение внимательно слушать. Для Фройда, бессознательное не только не является чем-то потусторонним и иррациональным, но и вообще не является противоположностью сознания, они лишь разнесены топологически, но подлежат одной и той же экономике, питаются одной и той же энергией.

Бессознательной в психоанализе не только рационально, но, напротив, оно «структурировано как язык», то есть думает и говорит в большей степени бессознательное, чем сознание. Последнее же не всегда успевает следовать за этой логикой, в силу различных обстоятельств, сопротивляется ей, создаёт задержки и заторы в системе речи, которые является причинами оговорок и ошибочных действий. Лакан продолжает идею Фройда, говоря, что бессознательное – это речь, речь спонтанная, причудливая, проникнутая строгой, но не очевидной логикой, которая даёт о себе знать в перебивках, остановках, заиканиях, недомолвках. Поэтому одним из основных принципов психоанализа является «говорить всё, что приходит в голову, в той форме, в которой это приходит». Откуда приходит? – Именно со стороны бессознательных представлений. Говорить всё, что желает сказаться, помимо намерений самого говорящего; само бытие говорящего и находится в фокусе психического анализа.

Если психология работает с личностью, её объективным сознанием, способностями состояниями и актами, то психоанализ работает с бытием и всегда следует за субъектом. Если психология стремится к объяснению всех психических процессов посредством простой редукции к прошлому или через «зависание» на той или иной стадии развития, то психоанализ ищет не объяснения, а понимания, того понимания, которое только предполагается, но вряд ли осуществимо, когда речь идёт о бесконечном многообразии человеческой субъективности.